Борис Моисеев в представлении не нуждается. Аншлаги на концертах, расписание выступлений, для которого не хватает строчек в еженедельнике. Телевизионные группы, жаждущие интервью со звездой. Обычная, на первый взгляд, жизнь для сверхпопулярного человека. Однако…
ПРАЗДНИК НА УЛИЦЕ
— Борис, вы знаете, что кандидатуру Москвы выдвигают на проведение Олимпийских игр 2012 года. Как вы считаете, нужна нам сейчас Олимпиада?
— Мне посчастливилось работать на Олимпийских играх в 1980-м. И если бы этого не случилось, я бы никогда не увидел выдающихся людей того времени, никогда не увидел бы ту красоту, то доброжелательное отношение к спорту, которое мне довелось наблюдать в Москве в дни Олимпиады. Как подтянулась столица, как изменилось отношение людей друг к другу!
— Вы тогда Москву такую нарядную и торжественную первый раз увидели?
— Да, первый раз в жизни. И это старание показать всему миру, что мы достойны провести самое главное соревнование, наверное, и поставило нашу столицу в ранг лучших городов планеты… Мы доказали всем, что Москва может и имеет полное право принимать у себя большой спорт.
— А вы участвовали…
— В культурной программе. Это было какое-то безумное единение. Переживали за всех. Даже если ты ничего не понимал в тяжелой атлетике, легкой атлетике, все равно следил за турниром, потому что уже сам являлся участником Олимпиады.
— Сейчас все говорят о поиске национальной идеи. Но, может, идея проведения Игр в 2012 году в Москве и станет каким-то объединяющим началом для всех нас?
— Обязательно. Я думаю, что в 1980 году именно это единение людей и привело к такому взрыву. Строительному, информационному и другим, и в то время, если бы была другая власть, я думаю, могла возникнуть национальная идея.
Тогда это был первый рывок в мир. И надо поблагодарить всех тех людей, которые все-таки сумели провести Олимпиаду в Москве. Даже, несмотря на режим, который был в городе, когда Москва была наводнена милиционерами. Люди стали более аккуратны, они не позволяли себе пьянства, жульничества, каких-то разбоев. В то время можно было гулять по Москве, не боясь, что тебя кто-то по голове ударит, оскорбит или унизит. И одновременно произошел большой рывок в культуре. Стали «выпускать» ранее запрещенные коллективы. В том числе и мой – «Трио экспрессия». Официально нас, конечно, не пропускали, но я принимал участие в больших концертах, в Олимпийской деревне, например.
— Как вам кажется, какой сейчас есть шанс у мальчика или танцовщицы из школы в Минске стать Борисом Моисеевым?
— Никакого. Только если найдется такой человек, как я. Моя сегодняшняя труппа создана из провинциальных ребят. Но, к сожалению, у меня нет правового статуса, я не могу прописать, как в спорте, в контракте, что ты из моей команды никуда не уйдешь, например, к Лайме Вайкуле или к Филиппу Киркорову, а будешь работать только на меня, потому что я вложил в тебя хорошие деньги.
— А в ваше время можно было пробиться?
— Можно. Мое время было другое. Меня Алла Пугачева нашла в Литве. Если бы она не взяла меня к себе в коллектив, Моисеева бы никто не знал до сих пор. Ну, знала бы маленькая республика: или Белоруссия, в которой я учился и жил, или тот же Вильнюс, в котором я потом работал. Но когда она забрала сюда, в Москву, в столицу, я стал Борей Моисеевым. Меня заметила и Пахомова, и все остальные. Тут все связано.
— Случай? Фарт?
— В теории надо появиться в том месте и в тот час, когда тебя заметят. А для этого нужно быть неординарным. Надо идти на какие-то компромиссы с совестью…
— А провоцировать судьбу можно?
— Можно и нужно.
— Жуткий вопрос, можно? Как вам кажется, когда вы закончите карьеру, насколько быстро вас забудут?
— Знаете, я об этом стараюсь не думать, как скоро меня забудут. Хотя я работаю в бизнесе, индустрии, которая называется эстрада, здесь необходимо ярко и оригинально подходить к себе. Буквально 7–10 лет тому назад я был одним из самых ярких танцовщиков на эстраде, но я смог себя переделать и стать одним из исполнителей сегодняшнего легкого жанра, который на 2–3 месяца поднимается в хит-парадах, а дальше все. Надо найти ту песню, которая будет хитом не три месяца, а пять-десять лет. И, слава богу, такой репертуар у меня есть.
— Новое шоу, которое вы представляете публике, сколько длится по времени?
— Ну, это зависит от публики. У меня есть стандарт – 1 час 45 минут, которые я должен отработать по контракту. Но если у зрителей есть эмоциональная потребность смотреть и слушать меня дальше, я буду играть столько, сколько требует от меня публика.
ТЕНИ ИСЧЕЗАЮТ В ПОЛДЕНЬ
- Вы суперзвезда…
- Я помню, кем я был, именно поэтому даже близким друзьям я не позволяю называть себя "суперзвездой". Я презираю эти новомодные слова, я не разрешаю себе так называться, потому что я знаю, как был рожден мальчик в подвале серого дома, как этот мальчик полз, чтобы отобрать у крысы кусок мяса или колбасы.
Я помню белорусские песни Янки Купапы, "Оренбургский пуховый платок" Зыкиной, "Взвейтесь кострами", песни Иоси Кобзона, великой Брегвадзе... я пел их все. Я танцевал Плисецкую в ее же платье из штор, которые я порвал; я разломал рождественскую елку, чтобы сделать себе корону, которую я надел на себя в шесть лет. Я стоял за этот поступок на соли в маленькой коммунальной квартире. Я был (да и остаюсь!) очень эмоциональным парнем и до того расстроился от этого унижения (мама в первый раз меня наказала), что со мной случилась горячка. И единственный человек, который вынул меня из могилы, был Робертино Лоретти.
Я поклялся перед его голосом, звуком: "О, Робертино! Я буду петь... голосом, телом, руками - чем смогу - песни, которые ты не допоешь". И я был пророком, ты ведь знаешь, Моисей - это пророк. Я всегда знал, что случится в моем маленьком еврейском гетто, в моем доме, построенном пленными немцами...
Это парадокс, трагедия того режима: немцы, стрелявшие в евреев, строили для недострелянных лачуги. Моя мать, я знаю это по рассказам, подкармливала их картошкой, которую она собирала своими хрупкими женскими руками, а еще она работала на кожевенном заводе: тупо стояла утопленная по горло в ржавой воде и выпускала кожу. И на своем собственном брюхе - на огромном брюхе, которое не могло уйти, оно осталось навсегда от голодовок, - таскала мешки кожи для того, чтобы прокормить своих маленьких детишек.
- Кажется, вы никогда не рассказывали этого раньше…
- Я никому не рассказывал раньше это, потому что никто не спрашивал, всем интересно ведь, как я живу, с кем целуюсь в подъезде... Я из очень простой, грустной, честной, очень ранимой большой семьи Моисеевых. Это еврейская, убогая, но очень культурная местечковая фамилия. Вся наша семья родилась и выросла в маленьком местечке Могилев и от других семей отличалась тем, что всю жизнь они тупо верили в то, что они делали: рожали много детей. Моим предком не был граф, герцог или дворянин, и ни на один из этих титулов я не претендую и не хочу претендовать. Перед моим родом меня преклоняет то, что до конца жизни они прожили больную, униженную жизнь местечковых евреев. Мой предок был конюхом при дворе, моя бабка, нет, прабабка была прачкой при дворе, а я шут, но - при народе.
Моя мама с 1915 года. Она жила долго и помнила все времена. Она мечтала, чтобы я стал актером, потому что она не могла себе этого позволить. Она не могла даже сапоги купить, чтобы пойти в местечковый клуб. Я был ее любимцем, и в день смерти, когда мама умирала, без ног, одинокая, никому не нужная, она в бреду кричала, орала: "Где мой Боря?"
И еще одна фраза, которая проволокла меня по жизни, которая держит за сердце и не отпускает, ставшая путеводной звездой моей карьеры: "Девки, - кричала она в тюрьме, - я родила..." - "Кого ты родила?" - "Гения. Я родила девку с яйцами!" Эту фразу, эту нить я несу во имя честного рода, давшего планете Земля честных пацанов.
- ???
- Мама была очень предана партии. Моего брата она даже назвала Марксом. Но на каком-то партсобрании мама крикнула: "Мне плевать на такую партию и на такого императора". За это она пострадала - попала в тюрьму. Но благодаря этому и родился я.
Она была женщиной, она знала, что дети ждут ее... и, наверное, она пошла на грех с жандармом, или как там их называют? Тех, кто охраняет... Она провела в тюрьме почти два года, когда же родился я, ее выпустили, пожалели... У меня нет отца и нет отчества, которое придумали те, кто хочет сравнять меня с остальными. И национальность моя - international - пусть для кого-то и звучит громко, потому что вообще национальность - это придаток только нашей страны, шлейф сталинизма, который позволяет и оправдывает всяких уродов, кричащих "долой!"
ЗАБЫТЫЕ ПРИЗНАНИЯ: ВО МНЕ ЖИВЕТ ДУША НИЖИНСКОГО
- Я верю в переселение душ, может быть, во мне - душа Нижинского? Я бы гордился этим... В моей душе много разных образов и... облик Нуриева. С Нуриевым я был лично знаком, я получал приглашения на все его спектакли. В 1989 году я жил и работал в Милане. Окна моего пансионата выходили на театр "Ла Скала", это самый центр Милана, и я видел, как занимался Нуриев. Тогда же я познакомился с примой труппы Нуриева. Парень этот был из Москвы, я не буду называть его фамилию, мы сдружились, и я стал вхож к Нуриеву. Это не значит, что мы ужинали вместе и просыпались утром вдвоем, близок с ним я не был никогда.
Он был сверхгениален, и я горжусь тем, что дома у меня хранится его личный автограф и его тикет (билет)... Я не боюсь своей причастности к касте гомосексуалов очень высокого класса, для меня это не унизительно и не восторженно - это нормально. Я должен кому-то принадлежать: касте, культуре, своей стране.
Мне не нужно обладать титулом Розы, Шмозы, Мимозы, званием "Почетного гражданина штата Оклахома Америки", я хочу гордиться своей нацией. Я имею в виду ту нацию, которая мне дает хлеб, обласкивает, иногда кусает... Я имею сейчас огромную потенцию - я хочу работать: 2,5 года я учился за границей, подсматривал за кулисами, и я хочу, чтобы в нашей стране был нормальный, здоровый шоу-бизнес. У нас в обойме - великие граждане нашей страны: Кобзон, Зыкина, Дударова... я просто не могу перечислить всех... и Чурсина, и Ахеджакова, и Янковский... мы все - люди одной национальности, мы - граждане великой державы.
МОЯ ЖИЗНЬ
- Я не знаю, кто я. Знаю, что рожден под знаком Рыб, - сейчас я Боря Моисеев один, завтра - другой. Я часто бываю спокойным, как сейчас, скромным, взволнованным, переживающим и ранимым - это те качества, на которых я держусь как художник. Я могу себе позволить рыдания в пустой, одинокой постели - около полугода я не делю свой дом ни с кем - наверное, поэтому есть эти дурацкие нападки, оскорбления, потому что кто-то знает, что я беззащитен...
И мне приходится начинать кривляться... У меня, правда, есть друзья, с которыми я могу поговорить, но я не все могу им рассказывать... Самое сокровенное, то, что никому и не скажешь, мне некому рассказать... М-да, вывод таков... я не ожидал даже этого, не думал никогда: а может, у меня никого и нет?.. Император без империи, царь без придворных... мне это грустно говорить, но мне нечем похвастаться в этом вопросе... Нечем и некем...
Я очень много работаю и почти не отдыхаю... У нас, к сожалению, нет места, где бы собирались одни актеры, где была бы дружественная обстановка, не было хамства или любопытных взглядов... Иногда - иногда! - я хожу в очень милую пиццерию напротив Музея Пушкина. А если у меня серьезные переговоры, то я приглашаю всех к себе на кухню, где я могу показать свои кулинарные способности. Я готовлю безумно вкусно, у меня много фирменных блюд, могу поделиться...
МОИ ПРИДУРСТВА
- Когда-то я очень любил раздеваться на дискотеках догола, но сейчас я уже давно прекратил это делать, потому что не хожу на дискотеки: просто боюсь быть обруганным, а водить за собой кучу охранников или носить черные очки, которые я презираю... и охранников - пусть меня простят ребята из охраны - я тоже презираю... я люблю быть один или в компании друзей, при которых я могу полностью довериться своему эмоциональному настроению.
Я не специально раздеваюсь, многие в шоу-бизнесе знают, что у меня есть такая причуда. Мне вдруг кажется, что окружающие не все про меня знают, не до конца. Что они не видели красивую подтянутую кожу, О'кей? Красивые ноги, ну и там все остальное. Наверное, я - эксгибиционист... А что касается моего экстравагантного хобби, то я сейчас тупо в работе, нет времени на кривляния...
- Правда ли, что вы танцевали голым перед членами ЦК?
- Ну, это чересчур громко сказано: какие же они члены?.. Они не члены... Да, мне приходилось, это было очень давно, какая же это собиралась тусовка? В День молодежи на Кубе, какой это год?.. Не помню... Да, я попал в такую ситуацию, когда меня хотели видеть близко, рядом упившиеся, обожравшиеся мужики... нет, это были даже не члены правительства, так, комсомольские работники. Это было в Москве, здесь было много злачных мест, где гуляли все кому не лень...
ТЫ ПРАВА, Я - СИЛЬНЫЙ МУЖЧИНА...
- Я - очень сильный мужчина, об этом знают все, работавшиее вокруг меня: Людмила Георгиевна Зыкина, красотка Ирина Понаровская, Лайма, Ира Отиева, Епифанова, Валерия и мои партнерши. Чтобы не быть понятым превратно: я - сильный мужчина как художник, как сгусток тех красок, которые я часто выплескиваю, поэтому я и горжусь своим сильным мужским характером. Вот кто я в кровати, с кем я бываю в постели - это совершенно иная жизнь...
Я очень люблю Микеланджело, Феллини, Пазолини, я не зря танцую музыку Чайковского. У меня есть одно качество, от которого я никогда не буду отрекаться, о котором я готов заявить на весь мир: да, я люблю богатых мужчин. Богатых - значит, не кошелек, а внутренне и физически богатых дико люблю. Я могу постирать носки... своими руками богатому - еще раз подчеркиваю, богатому духом, телом, мозгами - или трусы... и мне это будет в кайф. И это моя жизнь. Я не знаю, кто я - сильный мужчина или сильная женщина, знаю одно: меня притягивает слово "любовь", я верю в него совершенно тупо, это один из китов, держащих меня...
Иногда я читаю в глазах женщин сожаление - это совершенно лишнее, мне гораздо приятнее видеть в глазах мужчин... такой заискивающий интерес к своей персоне. Не жалейте меня ни мужчины, ни - особенно - женщины. Не забывайте, я - немножко провокатор по жизни, потому что я - актер. Мне необходимо попадать в ситуации - и я в них попадаю. И попадаю с головой.
Я люблю сцену, я пробовал себя в разных жанрах: танцор, декламатор под музыку, режиссер-постановщик, фотомодель... единственный жанр, в котором я себя не пробовал, - это жанр любви. Я не знаю, что это до конца. Я не был любим, это правда, я никогда не был любим... Я жду любовь, пусть это будет стук в дверь, чтобы взяли за руку и увели, хоть на край света, я хочу быть трогательно любимым, нежно оберегаемым...
По материалам российских СМИ
