Говорят, он состоит из сплошных достоинств: талантливый актер, беззаветный труженик, трезвенник и примерный семьянин. Положительность Алексея Серебрякова столь неоспорима, что даже начала создавать проблемы. Но, к счастью, не для него самого.
- Говорят, недавно вы отказали одному из журналов в фотосессии, после чего вас назвали «проблемной персоной». Интервью вы тоже даете довольно редко. Не обидно, слышать такие отзывы о себе?
- Именно такие - не обидно! Знаете ли, я не секс-символ «местного разлива», чтобы светиться полуголым на обложке журнала. Что касается интервью, пожалуйста, отвечу на любые вопросы, если они не «ниже пояса» и не о личной жизни. Но такое сейчас редкость. Артисты перестали быть интересны в творческом плане. О них стали больше говорить, как о персонажах светской хроники.
Главное – в штаны какой марки они одеты, а еще интереснее – что «под штанами», в каких машинах ездят, какую кухню предпочитают… Лет десять назад было бессмысленно задавать Смоктуновскому или Евстигнееву вопрос, в каком магазине они отвариваются, и в каких позах занимаются любовью. Это даже не пришло бы никому в голову. Сейчас это считается нормой.
- Но вы интересны зрителю и с этой стороны!
- А я не хотел бы быть интересным только с этой стороны! Но если уж существует любопытство по этому поводу, то отвечу – ем обычную русскую еду, одеваюсь в то, что удобно, любовниц не имею. Я не буржуй! И никогда им не был: родился и вырос в обычной коммуналке. Чего абсолютно не стыжусь, даже благодарен за такое суровое детство.
Оно научило меня правильно расставлять приоритеты: что хорошо – что плохо, что главное в этой жизни, а что – пустяки, научило меня выживать в любых условиях и работать до истощения, пока не придет желаемый результат.
- И что, по-вашему, пустяки в этой жизни?
- Как раз то, о чем мы с вами говорили выше. Мне абсолютно все равно, какая тряпка на мне одета. Где я обедал: в японском ресторане или в забегаловке при студии. Сегодня ведь цена вещи или пищи определяется не качеством, а брендом и актуальностью тенденций. Вот модный предмет, который сегодня обязательно нужно носить! Часы определенной марки, которые стоят не меньше, чем...
Знаете, у меня есть знакомый, с которым у меня постоянно возникают дискуссии. Скажем, он покупает бутылку вина за восемьдесят долларов. «Можешь ли ты отличить его по вкусу от вина, которое стоит четыре доллара, двадцать, сорок?» - спрашиваю его я.
Он смеется и говорит: «Ну, то, которое стоит четыре, я точно отличу, а вот, которое двадцать или восемьдесят, вряд ли. Но покупать буду все равно за восемьдесят!» Он платишь уже не за товар, а за социальный статус. А это, по моему мнению, есть пафос.
Или как-то раз я навестил в Америке друга. Приезжаю к нему в гости и остаюсь ночевать. Он дает мне подушку, замечая при этом, что она стоит две сотни долларов. Обычная подушка. «А чем она отличается от той, что стоит четыре доллара?» - спрашиваю его я. «Я этого не знаю, - отвечает он, - но если в этом мире производится самое лучшее, то для кого же, как не для меня?»
И очень много теряет в моих глазах. Люди добровольно вгоняют себя в рамки определенного статуса, и эти рамки начинают диктовать им образ жизни. К чему эта зависимость от статуса? Разве эти мелочи – самое главное в жизни?
- Нет, конечно. Но эти мелочи называются успешностью. Вам не нравится быть успешным?
- Нравится. Я считаю себя вполне успешным человеком. Проблема в том, что в этом слове много значений, и каждый трактует их по-своему. Я успешен в работе, во всяком случае, на протяжении уже двадцати лет точно. Успешен в личной жизни: у меня прекрасная жена, хорошие дети. Успешен как мужчина, наконец.
- Что вы имели в виду: проблему половой принадлежности?
- Не только. Конечно, меня разочаровывает, что я все чаще вижу вокруг себя бесполых людей, причем, разных и по внешнему, и по внутреннему содержанию. Это проблема! Но еще большая проблема, что дееспособных мужчин, в прямом смысле этого слова, вообще осталось мало.
Мужчина, прошедший через войну или тюрьму, чрезвычайно деформирован. Физически, психически, социально. Мужчина-алкоголик тоже выбывает из числа дееспособных мужчин. Вот и получается, что нормальных стопроцентных мужиков осталось всего ничего…
- Нормальный, стопроцентный – это какой?
- Это защитник, добытчик и тому подобное, что испокон веков считалось приоритетом мужских качеств. Эти функции, к сожалению, сейчас перешли к большинству женщин. Перешли не добровольно, они их взяли на себя по необходимости. Что делать, если мужчины разучились обеспечивать семью, точнее нести ответственность за жену, детей?
Идти в армию – считается глупостью, защитить прохожего от хулиганов – неразумным шагом. Потому я и сказал, что считаю себя успешным как мужчина. Я никогда не позволю жене заниматься тем, чем должен заниматься мужчина. Моя семья не будет нуждаться в чем-то, все проблемы решал, и буду решать я. Жену любил и буду любить всегда, баловать, помогать, беречь.
- Так многие говорят, но через время находят молодых, красивых, и уже балуют их.
- Мне не семнадцать лет, чтобы сломя голову бросаться на молодых и красивых. Я умею любить и быть верным, как бы смешно это ни звучало.
- Звучит, может, и не смешно, но как-то необычно, в эпоху-то после сексуальной революции, ну и учитывая вашу профессиональную принадлежность!
- Какая разница, в какую эпоху мы живем? Страшно, что что-то серьезное изменилось в нашем отношении к любви и сексу. Они вдруг разделились. Во времена молодости наших родителей и вопрос так не стоял. Сейчас внутри человека произошло что-то кардинальное. Возникают жизненные схемы, по которым приемлемым оказывается то, что прежде казалось невозможным.
Знаете, недавно по радио слушал передачу о свингерах - семейных парах, обменивающихся партнерами. Мысли по этому поводу пришли не самые светлые.
Разрешить себе мы можем все, договориться мы можем о чем угодно. А вот сможем ли мы выжить при этих заданных условиях, и что с нами будет происходить? И с чем мы выйдем из этого? Вопрос даже не в том, сохранится ли любовь.
Не сохранится – разрушится. Потому что любовь - явление более хрупкое и не выдерживает тех условий, которые ей предлагают свингеры или кто-то еще. Но мы заранее должны понимать, что все может разрушиться. И пора бы остановиться, оглянуться.
- Вы – философ? Давно мужчин с такими взглядами не видела.
- Нет, я не философ. Я просто человек, который не хочет изменять вечным ценностям. И очень жаль, что вы давно не видели мужчин с такими мыслями. Говорю же, отмирают, деградируют, к сожалению.
- Ну, однолюб-то вы точно?
- Да, однолюб. Со своей женой Машей я познакомился еще в середине восьмидесятых, и с тех пор другой женщины для меня не существует.
- А говорили, что поженились вы в конце девяностых?
- Все правильно. Просто, прежде чем жизнь соединила нас вместе навсегда, прошло какое-то время. В первый раз мы встретились на дне рождения наших общих друзей. Но, учитывая, что я человек в какой-то мере стеснительный, не решился сразу же назначить ей свидание, хотя она очень мне понравилась.
- Вы-то стеснительный?
- Вас это удивляет? Не надо судить обо мне по экранному образу. Всем известно, что гомосексуалист Жан Маре замечательно играл мужчин, фехтовальщиков, страстных любовников, и ни у кого никогда не возникало мысли, что он исповедует территорию других любовных отношений. Я знаю про себя, что я очень убедителен в злобе, но я никогда не испытываю ее в реальной жизни. Во мне вообще нет такого качества.
В обычной жизни я совсем не похож на многих своих героев. Я не жесток, не груб, не напорист, а, наоборот, очень мягок, неконфликтен, старомоден. В детстве некоторая агрессия была, гуляли гормоны. Но это был юношеский максимализм – конфликтность, нетерпимость, замкнутость. Потом все прошло. Потому при первой встрече с Машей я вел себя не как мальчишка «ты будешь моей и сразу», а раздумывая «не обидеть бы, не показаться легкомысленным».
В какой-то мере, это было ошибкой. Маша некоторое время спустя вышла замуж, уехала в Канаду. В очередной раз мы увиделись, когда она приехала в Москву навестить родителей. Приехала она уже не одна, а с годовалой дочкой Дашей. И вот при встрече Даша потянулась ко мне и почему-то сказала: «Папа». Я растерялся.
- А потом?
- А потом решил, что не стоит делать дважды одну и ту же ошибку. И, выбрав подходящий момент, предложил Маше сбежать со мной на дачу. Манечка отказывалась, хотя и чувствовала, что между нами что-то происходит, что-то хорошее. Я понимал, что она очень скоро уедет из страны, я вновь потеряю ее. Тогда я и сказал: «Я же люблю тебя!». Это было как крик души. Не выдержал. Через время Маша развелась с мужем.
Нам было не легко. Мы не хотели причинять боль близким людям, но такова жизнь. Она распорядилась иначе. Маша – главная моя жизненная награда: понять так, как она, никто не может, и ценить, и любить, и быть женственной.
Знаете, в нашей семье присутствует атмосфера абсолютного покоя. И даже если вокруг будет полное дерьмо, я знаю, что у меня есть этот маленький волшебный мир, где я могу закрыться и чувствовать себя совершенно счастливым.
- Редкое взаимопонимание, да?
- Да, потому я так и ценю это. Потому не нужны мне молодые, красивые, непонятные. С Машей мы можем сидеть вечером несколько часов и разговаривать, выкладывать, у кого что наболело. Мы не пытаемся изменить что-то друг в друге. Зачем? Нас все устраивает. Манечка, конечно, пытается меня воспитывать. Например, чтобы я не хлюпал чаем и правильно произносил некоторые слова.
Я отношусь к этому с пониманием и стараюсь. Но это не меняет меня, как человека. А жена, например, совершенно не умеет искать вещи. Если что-то потерялось, она глянет вокруг и говорит: «Нигде нет». Я же посмотрю чуть в сторону и обнаруживаю пропажу. Я знаю, что она меня любит, и от этого постоянно нахожусь в состоянии счастья.
Мне не нужно демонстрировать внимание и бесконечно объясняться в любви, я это чувствую на энергетическом уровне. Например, мне нравится все, что Маша готовит. А то, что я не ем, Маша не готовит.
- Вы ревнуете друг друга, или все настолько понятно, что этому чувству уже нет места?
- Ну, как же? Обоюдно и очень сильно. У жены это периодически выливается в слезах, хотя абсолютно без поводов. А я ревную Машу к жизни, к прошлому.
- Вы стали отцом Даше, воспитываете ее. Все получается?
- Не всегда, конечно, как и у всех. Проблему «отцов и детей» никто не отменял. Стараюсь воспитывать достаточно строго, как воспитывали меня. Другой вопрос, что я не очень понимаю, кто кого воспитывает. С какой настойчивостью я от нее чего-то требую, с той же настойчивостью она это не выполняют. Очень напоминает дятла, который стучит в одну точку.
Просто Даша вообще очень проблемная. У нее яркий характер, целеустремленный, и это заключается в том, что она любую ситуацию пытается повернуть в свою сторону. Это, собственно говоря, неплохо по отношению к жесткому миру, который нас окружает. Но когда это ее провоцирует, например, на хождение по головам.
Она не воспринимала с детства никакие наказания, даже самые суровые. Не разговаривают с ней – и не надо! При этом у нее замечательное, доброе сердце. Она – личность. Поэтому я никогда не ломаю ее, всегда пытаюсь найти общий язык.
- Вы так же относитесь и к двум своим приемным сыновьям - Степану и Даниле?
- А как, по-вашему, я должен еще к ним относиться! Они мои дети, мои родные дети, я их отец. Этим все сказано. А то, что они приемные, об этом я уже давно забыл. Я за них жизнь отдам и любому порву глотку.
- Сейчас вы не очень похожи на мягкого и неконфликтного…
- И вы правы! Потому что это касается моей семьи.
