Столько вещей сразу проносится в вашей голове, когда вам выносят смертный приговор. Первая мысль: "Почему я? Что я такого сделал, чтобы заслужить это?". В январе 2008 года мне сказали, что у меня рак поджелудочной железы и теперь моя жизнь исчисляется месяцами. В течение нескольких недель после диагноза я изо всех сил пытался, с помощью моей жены Лайзы, осознать, что произошло. Чтобы противостоять гневу и отчаянию, я думал: "На мою долю выпало столько событий, сколько случается в жизни у десятерых человек, вместе взятых, и это было удивительное путешествие".
И тогда случилось нечто непонятное. Я не мог принять то, что происходило. Будь я проклят, если болезнь одолеет меня раньше, чем я буду готов к этому. Я сказал своему врачу: "Покажите мне, где враг, и я буду бороться с ним". С тех пор я и занялся этой борьбой, тратя на нее каждый грамм энергии, которая у меня оставалась.
Мой род уходит своими корнями в сухую техасскую землю. Мой отец Джесси был ковбоем, чемпионом родео, но потом связал свою жизнь с нефтяной компанией, став инженером-механиком. Моя мать Пэтси танцевала и учила танцам, была одной из основательниц танцевальной школы Хьюстона. Я родился в 1952 году - вторым из пяти детей в семье, самым старшим из мальчиков. Все мы упорно занимались, чтобы завоевать похвалу матери на танцевальных конкурсах.
В начальной школе все знали, что я танцор. Меня называли "трудоголиком" и избивали, а я мечтал отомстить. Но только когда на меня, 12-летнего, напали пятеро мальчишек, папа снабдил меня оружием для мести. Я провел несколько месяцев, изучая боевые искусства и бокс. И когда мой отец счел меня готовым к стычкам с противниками, он сам пошел со мной в школу и потребовал, чтобы мне разрешили драться с каждым из моих обидчиков по очереди. В тот день я побил всех пятерых до крови и слез, видя, как папино лицо озаряется гордостью. Единственная вещь, которой я научился на том опыте, - это то, что побеждать всегда нельзя, но нельзя и сдаваться. Впредь я так и делал.
Я впервые увидел Лайзу в танцевальной студии моей матери. Мне было 19 лет, а ей - 17. Я сразу же ее заметил. Длинные светлые волосы, гибкий стан балерины и таинственная аура. В конце концов она согласилась на несколько свиданий со мной, но романом их назвать было трудно. По-настоящему все началось, когда она стала наведываться ко мне в студию - крошечную нью-йоркскую квартирку, которую я снимал для занятий балетом. Мы вместе занимались, и как-то я просто сказал ей: "Лайза, почему мы не женимся? Почему нам просто не пойти и не сделать это?". Мы обручились, а спустя два месяца поженились в Хьюстоне.
Завоевав несколько танцевальных регалий, я связался с менеджером Бобом Лемондом, который до этого серьезно помог моей матери. Боб пристраивал своих клиентов на Бродвей, и с его помощью я получил первую роль. Я полюбил андреналин, который вырабатывается при выходе на сцену - и когда впервые толпы стали собираться у служебного входа в ожидании моего автографа. Боб убедил нас с Лайзой переехать в Лос-Анджелес и выбил для меня роль в "роликовом" фильме Skatetown (1979). Первую настоящую роль я сыграл в 1984, в военном фильме "Красный рассвет". В том же году я снимался в телесериале "Север и Юг", о гражданской войне в США. Моя карьера шла вверх.
Вдруг мое лицо начало мелькать повсюду. У Патрика Суэйзи появились фан-клубы. Но все поднялось на совершенно иной уровень в 1987 году, с колоссальным успехом "Грязных танцев". Я был рад, что рядом со мной Лайза, которая помогает мне устоять перед всем этим столпотворением. А оно стало только больше, когда в 1990 году вышло "Привидение". И в моей жизни было еще много моментов, когда я нуждался в Лайзе всей душой.
Первый тревожный сигнал, свидетельствующий о том, что что-то не так, я получил в конце декабря 2007 года. Я закончил съемки пилотной серии телевизионного детектива "Зверь", и мы с Лайзой наслаждались своим вторым медовым месяцем после продолжительного трудного периода, который дался нам нелегко: я волновался по поводу новой работы и перспектив на будущее. И вот мы отмечали новый 2008-й год, и я почувствовал, как от шампанского у меня зажгло в животе. Я не знал, что это резкое болезненное жжение свидетельствовало о чем-то серьезном, даже несмотря на потерю веса в тот же период. Я сжал зубы и решил, что скоро мне станет лучше.
Но по возвращении в Лос-Анджелес я понял, что первыми симптомами все не ограничится. "У меня глаза желтые?" - спросил я у Лайзы, всматриваясь в свое отражение в зеркале. "Да, они выглядят желтыми, - ответила она. - Давай завтра организуем тебе прием у врача". С виду она была спокойной, но мне достаточно было одного взгляда на ее лицо, чтобы понять: она взволнована, переживает за меня. "Не думаю, что это действительно нужно, - сказал я. - Уверен, что это пройдет само".
Но Лайза была непреклонна. "Это ненормально", - сказала она. Мы договорились, что пойдем к врачу, а потом начали по моим симптомам искать в интернете описание похожего заболевания. Мы в основном читали о желтухе и нашли длинный список болезней, которые ее вызывают - от гепатита до цирроза печени и рака. Мы и на секунду не могли вообразить, что я болен чем-то серьезным.
На следующий день, а это было 14 января, я и Лайза пошли в медицинский центр "Синайские кедры" на встречу с моим врачом. Он немедленно отправил меня на анализы, и мне пришлось пройти полное обследование. У меня оказался очень высокий уровень желчного пигмента билирубина, а это означало какие-то неполадки с поджелудочной железой. Мы спросили у врача, что может быть причиной, и он перечислил нам варианты, один из которых был - рак поджелудочной железы. Возможен был и острый панкреатит, болезнь серьезная, но поддающаяся лечению. "Наверное, это панкреатит", - сказал я тогда Лайзе, пытаясь убедить ее и себя самого.
Но позже в тот же день у меня обнаружили опухоль на поджелудочной железе. Тогда еще не было определено, что это злокачественное новообразование. Докторам нужно было провести эндоскопию, взять образцы тканей и проверить их. К сожалению, процедура проводилась по записи, и мне пришлось ждать четыре дня. Это время мы провели сидя дома, как в тумане, пытаясь совладать со своими эмоциями.
Мне дали наркоз, и в ходе операции хирург, который пытался ввести зонд в мои желчные протоки, понял, что у меня в животе раковая опухоль. Пока я спал под действием анестезии, доктора сказали Лайзе плохую новость. "Мы должны сделать анализ тканей, чтобы быть уверенными на сто процентов, - сказали они. - Но мы на 99 процентов уверены, что у него рак". Потом Лайза сказала мне, что эти слова ввергли ее в ступор.
Очнувшись, я страдал от судорог, настолько сильных, что врачи заставили меня остаться в больнице на ночь. Лайза пришла меня навестить, предварительно решив, что пока не скажет мне ничего. Она хотела, чтобы у меня осталась одна ночь неведения - прежде чем начнется самая сложная битва в нашей жизни. Она сказала мне, что любит меня, и провела ночь у моей постели. На следующее утро нас разбудил хирург, чтобы сказать мне диагноз. Когда он произнес слово "рак", я подумал: "Я - покойник".
Единственное, что я когда-либо слышал про рак поджелудочной железы, это то, что он неизлечим и быстро убивает. Я уставился на хирурга в шоке. Я всего лишь сдал анализы и прошел обследование, рассчитывая, что мне назначат лечение, а тут такое известие: вы можете не дожить до весны! Страх терзал меня. Что случилось? Я так волновался по поводу своих жизненных неудач, так надеялся, что мои дела пойдут в гору. Теперь это походило на жестокую шутку. Я не мог умереть, у меня было слишком много дел в этой жизни. Я не мог принять саму мысль о том, что внутри меня сидит болезнь, которая будет развиваться, мучить меня и в конечном итоге убьет. Я не знал, где черпать силы для того, чтобы осознать это.
И Лайза не знала. Она всегда была такой сильной, самостоятельной и успешной. Мы вместе проходили через все. Но когда хирург ушел, она сломалась и закричала. Она упала рядом со мной на больничную койку, уткнулась лицом мне в шею и плакала: "Я этого не вынесу, милый! Я не могу это вынести. Проси у меня что угодно, но это я не могу пережить". Я обнимал ее, и мы плакали вместе.
Потом она взяла себя в руки и помогла мне преодолеть все связанные с болезнью невзгоды - с бодростью и безграничной любовью. Но пока она рыдала в моих объятиях, я чувствовал себя одиноким. Я понимал, что будут искать способ бороться с недугом, но сама мысль о нем меня изводила. Оставался единственный шанс: если опухоль не дала метастазы, ее можно удалить. Эта надежда прожила ровно сутки. На следующий день врачи провели еще одно исследование и объявили мне, что метастазы поразили и печень. У меня была четвертая, последняя стадия рака.
Лайза и я взялись за дело, изучая все, что можно было узнать об этой болезни и способах ее лечения. Сначала мы позаботились о домашнем уходе, чтобы не приглашать сиделку. Лайза делала мне инъекции внутривенно и внутримышечно - и все остальное. Мы хотели, чтобы наша обычная жизнь продолжалась так долго, насколько это возможно. У меня не было желания влачить существование неизлечимо больного человека. Мне хотелось жить так, как я жил раньше.
Прежде, чем новость о моей болезни стала достоянием общественности, компания Arts & Entertainment Network решила снять один сезон сериала "Зверь". Они запланировали съемку 13 эпизодов, не зная, что исполнителю главной роли поставили смертельный диагноз. Сначала я не был уверен в том, что буду достаточно здоров для съемок стольких серий. Но скоро я понял, что эта вещь, которую я больше всего на свете хочу осуществить. Больше мне ничего не было нужно. Мы связались с представителями компании, чтобы сообщить им о моей болезни. И я отправил им сообщение: "Не исключайте меня. Я могу сделать это".
Я думал только об одном: "Если я ухожу, то делаю это на высокой ноте, делая качественную работу, в которую верю сам". Мне нравился этот сериал. Я чувствовал, что в пилотной серии была одна из лучших ролей за всю мою карьеру. Я хотел разрабатывать загадочный характер агента ФБР Чарльза Баркера дальше. Как только руководство A&E узнало о том, что у меня рак, они готовы были взять свое предложение назад. Для них несложно было бы аннулировать планы по сериалу. Но, к их чести, они этого не сделали.
Мы решили посмотреть, какой эффект даст химиотерапия. Если бы я отреагировал на нее достаточно хорошо, я был бы в состоянии сниматься. После нескольких месяцев лечения я почувствовал себя лучше и пригласил авторов и продюсеров сериала к себе домой. Я сказал им, что по-прежнему хочу и готов сниматься. Они связались с A&E и получили зеленый свет. Мы этого добились.
Химиотерапия была адом, с каждым днем все страшнее и страшнее, и она не заканчивалась. Но там, где вопрос заключался в преодолении боли и дискомфорта, я мог себя пересилить. Рак повлиял на мою пищеварительную систему, вызывая мучительные судороги. Я провел много ночей, скорчившись в положении зародыша на полу ванной комнаты. Был один побочный эффект химиотерапии, которого я очень боялся, - потеря волос, - но со мной этого не произошло.
Летом мы с Лайзой отправились в Чикаго, где проходили съемки "Зверя". И я поклялся, что никто в группе не будет знать, какими болями я страдаю. Я собирался самостоятельно выполнять трюки невзирая на рак и химиотерапию. Когда мне нужно было начать работать в шесть утра, я просыпался несколькими часами ранее и приводил себя в порядок, чтобы удостовериться, что готов к съемкам.
Первый этап химиотерапии длился у меня десять месяцев, а это невероятно долго. После нескольких месяцев лечения большинство пациентов прерывает курс, потому что побочные эффекты накапливаются. Мое самочувствие действительно ухудшалось, но я старался следить за собой. Я постоянно напоминал себе, как важны для меня эти съемки, и чувство ответственности заставляло меня волочить ноги независимо от того, как плохо мне было.
Съемки меня вдохновляли. Я был счастлив снова работать, сосредоточившись на чем-то ином, кроме рака. Я работал от 12 до 18 часов в сутки, вскакивая спозаранку и подавляя свою боль сложившейся последовательностью приемов, наслаждаясь тем, как оживал в моем исполнении Чарльз Баркер. Были жесткие моменты, когда мне трудно было преодолеть боли, тошноту и усталость. Но несколько дней были хороши. Однажды один из членов нашей команды признался мне: "Я не могу поверить, что вы в состоянии сделать все это". Я повернулся к Лайзе и сказал: "Мне приходилось работать с похмелья, гораздо хуже чем сейчас".
Я не прекращал химиотерапию и при этом отказывался от болеутоляющего, потому что эти лекарства влияют на координацию. Если я хотел сделать большое дело, я должен был погрузиться в него на сто процентов. И коль уж приходилось терпеть боль, то я готов был принять ее как эквивалентную цену за возможность работать.
Особенно трудными были съемки девятой серии. Я не знал, смогу ли ее закончить. Действительно были плохие дни, очень плохие. Я был злой и смущенный. Думал, что переоценил свою способность владеть собой. Но уход как вариант я не рассматривал. Я закопался глубже - намного глубже, чем когда-либо - и положил все силы на то, чтобы завершить съемки. Из пяти месяцев работы я пропустил только полтора, и те из-за простуды.
Я взялся за "Зверя" не для того, чтобы своим примером вдохновить других раковых больных. Но когда в прессе появились сообщения о том, что я начал сниматься в сериале спустя полгода после того, как мне поставили диагноз (и к тому же речь шла о болезни, которая убивает за несколько недель), к нам стали приходить письма и открытки от разных людей. Я благодарен им за эти отклики, но на самом деле мне просто хотелось сделать классный фильм.
Это факт, что мужчины в нашей семье никогда не доживали до преклонных лет. Мой отец умер в 57 лет, дедушка по отцовской линии ушел из жизни молодым, мои дяди в большинстве своем не перешагнули даже 40-летний рубеж. В некоторой степени я всегда ощущал, что живу взаймы. Я обманул смерть много раз - больше, чем можно было рассчитывать. Когда я разменял четвертый десяток, со здоровым телом и здравым умом, мне уже казалось, что мне повезло.
Есть дни, когда я полон решимости жить до тех пор, пока не изобретут лекарство от рака. Есть дни, когда я ощущаю себя настолько усталым, что не знаю, как быть дальше. Но я должен идти вперед, как будто у меня впереди большое и светлое будущее. Так, как будто рак излечим. Будь я проклят, если этот сукин сын меня одолеет. Он пытается убить меня, но я одержу верх. Я никогда не сдавался, с того самого дня, когда те пять мальчишек напали на меня. И я не собираюсь сдаваться теперь. У меня есть так много вещей, ради которых стоит жить.
У нас с Лайзой есть ранчо в Нью-Мексико, и мы решили позаботиться о сохранении земли: составили и утвердили 200-летний план ухода за лесами, который не только поддержит уровень роста на нынешнем уровне, но и обогатит лесные угодья. Когда мы купили это ранчо, оно казалось мне воплощением мечты всей жизни. Когда папа умер, я поклялся, что когда-нибудь у меня будет ранчо, и я вернусь к своим ковбойским корням. Я поклялся сделать все возможное, чтобы папа мной гордился. Нет лучше способа заслужить эту гордость, чем сохранить эту землю в первозданном виде для будущих поколений.
Я не могу выразить, что Лайза значила для меня все эти годы. В 20 лет я ни за что не предположил бы, что один человек может найти столько страсти и согласия в отношении с другим человеком. Лайза и я, мы две части одного целого, я больше не могу помыслить себе жизни без нее, как не могу помыслить жизни без собственного сердца.
Летом, перед началом съемок "Зверя", мы с Лайзой решили повторить свои брачные обеты, которые дали друг другу за 33 года до этого. Слезы навернулись мне на глаза, когда Лайза произнесла сочиненную ею клятву: "Хотя будущее покрыто мраком неизвестности, есть одна вещь, которую я знаю точно, - я буду любить тебя. Я счастлива, что ты есть в моей жизни, и благодарна тебе за то, что ты открыл мне глаза и дал увидеть, как много всего я имею".
"От тебя у меня все еще захватывает дух, - ответил я ей. - Я все еще чувствую себя неполноценным, когда не смотрю в твои глаза. Ты - моя женщина, моя возлюбленная, моя подруга и моя госпожа. Я любил тебя всегда, я люблю тебя сейчас и буду любить вечно, еще больше". Даже при всех удручающих обстоятельствах это был один из самых счастливых дней в моей жизни. И он вызвал во мне желание провести еще много таких же прекрасных дней с Лайзой.
